Резчики делились на два разряда: мастера высшей квалификации ("касирабори" - букв, "резчики голов") вырезали наиболее ответственные части гравюры - руки, головы, мелкие узоры и тонкие детали; мастера второго разряда ("добори" - букв, "резчики тела") выполняли всю остальную работу, которую им поручали "касирабори", исходя из их способностей. Роль печатника, как и резчика, была очень значительна. Он не имел перед глазами законченного цветного эскиза художника; автор рисунка на оттисках с черной доски обозначал лишь главные цвета, по которым печатник делал образцы и, после того как с художником были обсуждены все оттенки цвета, печатал необходимое количество оттисков (обычно около 200), добиваясь согласованности и гармонии общего цветового решения.
Гравюры в эти годы редко помещали в специальные ниши - токонома, где обычно находился живописный свиток. Их наклеивали на экраны, ширмы, на раздвижные стены и на столбы-опоры; они хорошо смотрелись в японском интерьере рядом с золотистыми соломенными циновками и изделиями из цветного лака. Может быть, в какой-то степени от прикладного искусства идет и узорчатость японской гравюры, и ее звучная полихромия.
Эта связь гравюры с ремеслом и коллективный метод ее создания характерны, однако, не только для японской, но также для гравюры других стран на раннем этапе ее развития. Каковы же особенности именно японской ксилографии? Известное значение в формировании ее творческого метода и стиля имели, конечно, инструменты и материалы, которыми пользовались японские графики: особым способом обработанные деревянные доски, пористая рисовая бумага ручной выработки, водяные краски минерального и растительного происхождения, а также передающиеся по наследству секреты мастерства. Однако главные отличительные качества японской гравюры определяются своеобразием ее эстетических принципов и, прежде всего, особым синтетическим характером образного строя. В ней как бы на равных правах сочетаются принципы трех различных видов искусства - рисунка, живописи и каллиграфии, хотя в разных видах гравюры и в различные периоды их соотношение меняется.
Так книжная черно-белая гравюра 17 века ближе всего к каллиграфии, а полихромные листы второй половины 18 века - это почти живопись. Язык гравюры близок поэзии, а образный строй восходит к театру. Так же как для традиционного японского театра, где женские роли всегда исполнялись мужчинами, для гравюры характерен способ не прямого, а косвенного изображения, своего рода двойная экспозиция, то, что в японской эстетике обозначается термином "митатэ" (уподобление). Следуя законам митатэ, график сочетает на одном листе сцены из различных эпох, мужчин изображает в виде женщин, а героев старины - в образах красавиц, одетых и причесанных по последней моде. При этом мы видим на гравюрах не живых людей, а как бы театральные амплуа: лица красавиц и актеров похожи на маски, их позы и жесты условны; они живут по своим законам, подчиняясь особому темпу и ритму.
В гравюре, как и в театре, мгновенное сочетается с вневременным, и в одной сцене настоящее соседствует с прошедшим и будущим. И подобно театральной сцене, пространство на гравюре резко разграничено; будто на просцениуме скользят перед глазами зрителей фигуры переднего плана, а сцены вдали, решенные в ином, резко уменьшенном масштабе, кажутся плоской декорацией. При этом в отличие от большинства западных художников, воссоздающих обычно некое драматическое начало мира, воплощающих борьбу противоположных сил, утверждающих самостоятельную значимость человека, властвующего или противостоящего пространству, японские мастера подчеркивали единство человека и окружающей среды. Это чувство гармонии рождено идущими от древней философии представлениями о целостности мира, о родстве и равенстве всей живой и мертвой природы.
Именно эти традиционные взгляды во многом определили стилистические качества японской гравюры: метафоричность ее образного строя, символичность языка, синтез единичного и всеобщего, мгновенного и вневременного. Этой сложившейся в гравюре системе, сочетающей черты конкретности и отвлеченности, отвечал и творческий метод японских ксилографов. Если для европейской гравюры характерен закон контраста, своеобразный "конфликт плоскости и пространства", то японская гравюра исходит из иных, можно сказать, противоположных принципов. Графики соблюдают древний закон о сосуществовании противоположных начал, движущих миром, о так называемых силах "ин-ё", в которых, однако, в восточной философии оттеняется не столько их антагонизм, но прежде всего их нерасторжимость и внутреннее единство. ( "Ин-е" ("инь-ян") - согласно китайской философии, два противоположных начала, определяющих бытие Вселенной положительное и отрицательное, активное и пассивное, мужское и женское, свет и тень и т.п. Закон "ин-е" играл решающую роль в японском искусстве. В Японии говорят "Для того чтобы писать со вкусом и воображением, надо всегда следовать принципам "ин-е". )
Именно такие представления, возможно, и определили характерную для дальневосточного искусства, в том числе и для гравюры, некую гармоничность образного строя. И, возможно, поэтому в гравюре происходит как бы сближение различных творческих приемов. Каждая композиция одновременно динамична и статична, симметрична и асимметрична, замкнута и открыта; белая бумага столь же активна, как и изображение; пространство относительно неглубоко, а форма предметов уплощена. При этом сама плоскость и сочетание плоскостей стали как бы носителями пространства.
Но совершенно особую роль играет в японской гравюре орнамент. Причудливый узор из фигур людей и тканей, надписей и украшений, нарушая границы контуров, сглаживая контраст форм и пространства, дает ощущение единства и равнозначности явлений. Одновременно орнамент как бы вносит ноту конкретности, переводит возвышенные образы в мир материальных земных предметов, делает японские гравюры похожими на узорчатую ткань, на вышивку или парчу. Эти качества сохранились в своих основных чертах на протяжении двух столетий существования гравюры укиё-э, определив единство и целостность ее стиля.
Однако в пределах этого единого стилистического направления можно условно различить три главных периода. Первый, ранний период, когда развивалась гравюра черно-белая и раскрашенная от руки, вначале в виде книжных иллюстраций, а затем станковых гравюр, приходится на конец 17 и первые десятилетия 18 столетия. Второй период, связанный с изобретением и наивысшим расцветом цветной станковой ксилографии, охватывает всю вторую половину 18 и первое десятилетие 19 столетия. Третий, завершающий период, когда наблюдаются возврат к гравюре книжной и одновременное увлечение большими графическими циклами, начинается с 20 - 30-х годов и заканчивается к концу 19 века, когда политический и социальный переворот Мэйдзи Исин (1868) постепенно приводит к крушению старой Японии.