К концу 19 века классическая японская гравюра, исчерпав себя идейно и стилистически, постепенно приходит в упадок. Но одновременно наступает как бы ее вторая жизнь. Японская гравюра выходит на мировую арену, получает признание в Европе, Америке и России. И характерно, что признание это приходится на то время, когда в самом европейском искусстве происходят радикальные изменения. Мастера импрессионизма и постимпрессионизма увидели у японских ксилографов многое из того, что им приходилось открывать со всем напряжением творческих сил и утверждать в жестокой борьбе с установившейся рутиной академического и салонного европейского искусства. Конечно, западные живописцы в первую очередь восприняли в японской гравюре ее наиболее наглядные качества - любовь к чистому цвету, умение создавать перспективу лишь соотношением колористических плоскостей, остроту композиции, фрагментарность формы. Но за всем этим они не могли не почувствовать особое отношение японцев к миру, их восприятие человека как неотделимой грани окружающей среды, что оказалось особенно близким мировоззрению художников Нового времени.
Знакомство с японской гравюрой сыграло значительную роль в формировании творческой манеры многих живописцев. Из русских художников японскую гравюру особенно внимательно изучали И.Э.Грабарь, В.Д.Фалилеев, А.П.Остроумова-Лебедева. В известной степени именно от японцев идут чистый цвет и неожиданные колористические сочетания гравюр Фалилеева, а Остроумова-Лебедева писала, что в японской гравюре ее больше всего привлекала "упрощенность, краткость и стремительность художественного восприятия и его воплощения", а также... "особая красота, заключающаяся в линии, способной выражать все на свете - и чувство, и форму, и темперамент художника, и песню - все". Японской гравюрой увлекались такие мастера, как Уистлер и Мане, Моне и Дега, Матисс, Гоген и Ван Гог. "Вся моя работа строится отчасти на японцах"*, - писал Ван Гог после знакомства с японским искусством на Всемирной выставке в Париже. Он открыл у японцев то, что напряженно искал всю жизнь: чистый, насыщенный светом цвет, выражающий и скрытую жизнь земли, и одновременно предельно субъективное, острое чувство самого художника. Совсем другие качества японской гравюры вдохновляли Клода Моне: "Утонченность их вкуса всегда нравилась мне, и я признаю их эстетику, основанную на намеках, их умение вызвать представление о предмете одной лишь тенью, представление о целом посредством фрагмента". Известны случаи и прямого заимствования сюжетов японских графиков. Ван Гог, например, копировал гравюры Хиросигэ из серии "Сто знаменитых видов Эдо"; некоторые "Купальщицы" и "Скачки" Дега почти буквально повторяют композиции Хокусая из его сборников "Манга", а картина Дж.Уистлера "Мост Баттерси. Ноктюрн в синем и золотом" написана под прямым воздействием работы Хиросигэ "Мост Такэбаси" из серии "Сто знаменитых видов Эдо". Известно, что Дебюсси, когда писал "Море", вспоминал о "Большой волне" Хокусая, и это же произведение повлияло на создание Диснеем фильма "Пиноккио". Проблема взаимодействия японского и европейского искусства на рубеже 19 - 20 веков еще ждет своего подробного изучения. Но несомненно одно - японская гравюра, в конце прошлого века многому научившаяся у Европы, в свою очередь обогатила европейское искусство целостной системой новых эстетических взглядов, став неотъемлемой частью мировой художественной культуры. ( Остроумова-Лебедева А Автобиографические записки Л , 1935. т 1, с 201- 203 )